Стихи и тексты, осень 1984 — весна 1986
Почти полтора года (осень 84 — весна 86) — довольно продуктивный период. Возможно, самый «творческий» — по критерию числа текстов на единицу времени.
И, так сказать, наглядная иллюстрация, сколь убедительно и правдоподобно (а иногда, может, и умело)может плодить тексты человек, уже способный на остро-умие (не в смысле — ерничества или хохмачества, а в смысле — уже обладающий навыками различающего ума и адекватного ему тексто-оформления) — но ещё не обладающий сколько-нибудь по-настоящему сильным и преодолевающим его «культурную говорильню» духовным опытом.
Никакие тексты здесь НЕ являются правдой. Всё это именно что — «культура» , можно без всяких кавычек, виртуозное продуцирование интеллектуальных и «духовных» сорняков, пляска рефлексии и скепсиса, «больных гримас» , и — НИКАКИХ нравственных и РЕАЛЬНО чувстующих начал здесь, в этих текстах — СОЗНАНИЕМ — не удерживается. (Хотя в основе всего, разумеется, ВСЕГДА лежит нравственный закон, и в написанное здесь местами он тоже поверх сознания автора …вползает.)
В этих текстах, пожалуй, даже заложено всё мое дальнейшее «культурно-творческое» развитие, многие замыслы и пред-токи позднейших текстов и взглядов… — то есть заложено то, что забавно и любопытно, как приправа к супу, и является, наверно, даже индикатором чего-то большего, — но что не стоит ни одного подлинного душевного движения и требует забвения и растворения при любом настоящем событии. То, что дОлжно сжигаться в себе человеком , что и является жертвой, которая от него требуется, если он хочет … спасения и… обретения настоящей жизни для своей души.
Здесь этого нет.
По справедливости стоит сказать, что именно на этой культурно-сорняковой, «творческой» (можно без кавычек) помойке обычно и обитает большинство «духовных светочей» от культуры, её «столпов» и «блестящих явлений». Как, впрочем, и большинство просто и скромно «интеллигентных людей». Очевидный дефицит духовно-героического и лично-саможертвующего начала — против виртуозно-формулирующего, критического и анализирующе-ёрнического, безвольного, чувственно-разлагающего и попросту лицедейского, — всё это трудно искупимый порок.
Мне повезло. Я был довольно здоровенький. Кроме того, может, мне слегка помогли еще занятия просто наукой (математикой, физикой) — там болтологии меньше, а не пригодность аппарата к сущностным вопросам становится актуальной позднее. Короче — наука тоже тогда помогла мне не завраться. Будь я по-душевно-нездоровее, да по — честолюбивее — глядишь, и стал бы к нынешнему моменту «нравственным светочем», да никако-ты-писакой или поетом про заиков, иначе говоря — говоруном (вруном) и художественно-одаренной натурой. Говорящей больше, чем понимающей. Чем живущей. Чем любящей.
Бог миловал.
Однако во все эти художественные грязи, хоть и неглубоко, но я таки лазил, и знаю многих, которые (став более меня «виртуозами вместо жизни») там и сгинули (некоторые прославившись, правда, в земной жизни — но лучше бы они этого не делали… Для них самих, для их душ, — как, впрочем, и душ всех остальных — лучше..).
Предположу, что Всевышний в своей милости (или же закон нравственного закона) таков, что позволяет честно интеллектуально созерцающему, и при этом не глубоко пристрастному (то есть не сильно лукавящему в свою пользу) человеку — пережить соблазны культуры, не очень в них замаравшись. И, не очень даже сознавая, что с ним происходит, рано или поздно отряхнуть с себя этот прах и направиться дальше.
Из того, что написано в этот период, повторю, не было ни слова безусловной правды, то есть лично пережитого и как-то внутренне понятого. Всё — фикшн, фантазия.
Впрочем, здесь есть несколько стихотворениий про прошлое (типа «Тигрица, девочка, богиня») — слабых и «как культурных» , но исторически -достоверных,. (хотя и мало-душных, в смысле, не великодушных — впрочем, повторю, мальчик тогда мало что понимал); и есть несколько стихов, в которых вдруг проскальзывает настоящая, теплая интонация , стихов, как бы предчувствующих будущее. (самое мне нравящееся самому: «вновь уходят слова, вновь приходят шаги…»). Повторю — явной правды тут нет, всё фикция, но под-ток правды — ощущается.
В остальном — культ-товар- посев. Плодовитое и мертвящее сочинительство а’ля душевные искания интеллигенции. Бывает, конечно, у «более гениев» продвинутее и сильнее, но тогда, как запущенная форма, и лечится хуже.
Nevrertheless… Хотите — гляньте.
Стихи и вариации
Сюжет
Кровь гулко, гулко, гулко,
Галопом звук.
Над черным переулком
Крик сорван с губ.
Слабее, тише, глуше
Удары ног,
Темнея, хлещет в лужу
Горячий сок,
И волосы налипли
К бороздам ран
Дыханье хрипло, хрипло,
В глазах — туман.
Грудь давит, душит туго
Петля пальто.
И удивленно-тупо
В мозгу — «За что?»
—-
Устало вязнут в тело
Удары ног…
В глазницах, грязно-белый,
Блестит белок.
осень 84
Над мокрым переулком…
Палач (следующий сюжет)
Как вечер, так кровью залиты закаты.
И стены у зданий черны, как тоска.
Живу я . Палач. В каждом доме проклятый
— И крестится мимо идущих рука.
«Скорей бы уйти с ненавистного места.
Здесь трупами пахнет. Здесь порча и яд.
Здесь душам невинно-замученных тесно…»
Но господи! В чем же я здесь виноват?
Пытаю за плату. Простая работа.
Приказано кем-то, а мне — выполнять.
На холод и дрожь без холодного пота
Ведь должен — хоть кто-то — взирать!
Но полно… Будь проклят!.. Крик боли и страха.
И горло — на плаху, и голос — заплакал
В толпе… «Невиновный» — вздохнула волна…
Но что невиновен — моя ль в том вина?
Палач…
Получив свою плату за стоны,
По грязи, скрываясь, иду я домой.
Вдруг рядом — в канаве — дрожащий ребенок,
Голодный, замерзший… Но все же — живой.
Отнес я его в темный мой переулок…
Я верил, что он мне назначен судьбой.
На плату за боль я купил ему булок,
Я только не знаю, оплачена ль боль…
…И вот он согрелся, поел,
улыбнулся…
осень 84
♦♦♦
…Испуганный возглас. Стон. Мольба о пощаде.
…Блеск стали. Смех…
Нож медленно входит в тело…
— Дедушка, он убил себя! Дедушка, он убил себя! За что? Больно, дедушка. — отчаянное молчание, ужас, левая рука сжимает неудобный подлокотник кресла маленького деревенского кинотеатра, а пальцы правой, сами собой, ищут большую жесткую узловатую дедушкину ладонь.
— Больно, — шепот, почти плач, — правда больно.
— Тихо ты, — сдержанный полусердитый голос, — ты ж мужик.
…Мужик…
…Молчание…
…Тишина… Музыка…
…Кресла хлопают…
…Маленькое тельце сползает на пол.
Фильм кончился.
Он убил себя.
… — Да разве так можно, дедушка?
осень 84 — 25 мая 86
♦♦♦
За каждым словом — вереница слов.
За каждым шагом — неизвестный путь.
И от картин неподнятых даров
Не продохнуть.
И от лавин непройденных дорог
Не отвернуть.
декабрь 84
♦♦♦
Иду. Лестница. Ступени ломаются,
Падаю вниз. Там резвятся чувства.
Веселые хохочут. Счастливые улыбаются.
Грустные — тоже. Только грустно.
Теперь не выбраться. Мостки разрушены.
Еще барахтаюсь — в омуте тону.
А души мои умирают послушно
Глотнут ощущений — и идут в глубину.
Банально до чертиков — жизнь уникальна
И если уж веровать — души тоже.
Но снова потеряны верные тайны
И жизнь только бражка — броженье под кожей.
январь 85
…Грустные — как могут. Только грустно.
…Игра как взаправду. В ней нервно и душно.
Еще барахтаюсь — в омуте тону.
А души мои…
…Но снова погибли последние тайны…
…Но в ясности утра утеряны тайны…
85—86
♦♦♦
Все потрошенно-простодушно:
Лиц вереница — в цепь одну.
А души тонут очень скучно:
Глоток — и тупо в глубину.
январь 85
♦♦♦
…Стекает ночь в стальные люки.
В квартирном сумраке — глаза.
И на щеке — желанной муки
Ресниц соленая роса.
Холодные сумерки. Руки теплы.
Горячих уроков горячая сказка.
И ночью — младенчества сладкие сны.
И утром — унылая взрослая маска…
♦♦♦
…Я плакала на дне бездонной ночи.
Я плакала… а ты не приходил…
Лишь дождь, сжимаясь в трубах водосточных,
Из ржавых горл со мною говорил.
…Мне непривычно, холодно, непрочно…
Я грезила… Твоим ладоням плечи
Вновь отдавали ждущее тепло…
Но ты не шел… Лишь гладили беспечно
Мне пальцы струй оконное стекло.
…А губы солью слез глотали встречу…
А фонари, надеждой обжигая,
Бросали изредка на стену тень прохожих.
От тени той улыбки ожидая,
Тебе в ответ я улыбалась тоже.
…Но тень ползла и исчезала с краю…
Я все ждала. Кого?.. Сама не знаю.
Все грезила… не только все зазря.
Бездонной ночи в самом дне сгорая,
Так и уснула. Грезя и горя.
…А утром — улыбнулась, сон сгоняя.
февраль 85
♦♦♦
…И последняя встреча похожа
На венчанье в угаре чумы.
Я тебя не увижу, быть может.
Я тебя потеряю наверно.
Смех ожогом по тлеющей коже.
Ты прости мне.
Плевать.
Это нервы.
Ты уйдешь… Пламя в теле залито.
Уходи. Ерунда, не потеря.
Подожди… шепот тщетной молитвы.
Подождешь? — Но я в это не верю.
Ты уйдешь. Каждый шаг как пустыня.
И стеною — закрытые двери.
Ты уйдешь… сердце голое стынет.
— Ты уйдешь? Я и в это не верю!
И густея от горечи липкой,
Кровь комками свернется в груди.
И слова. Под защитой улыбки.
— Что ж.
Счастливо.
Плевать.
Уходи.
апрель 85
♦♦♦
Ты можешь все. Я все позволю.
Вот все почти, что я могу.
Сплел нить паук ветвистой болью
В безмозгло-любящем мозгу.
Ты можешь все. Я все прощаю.
Легко прощать — коль все
равно.
А счастье — обойдет по краю.
А коль придет — зачем оно?
Все будто: радость и работа.
Лишь дым игры не стоит свеч.
На слишком разных поворотах
Нет смысла общий путь беречь.
А хочешь… я тебя ударю?
И сдуру вдруг поверишь ты
Во вновь возврат к тому же маю
В свои нелепые мечты?
Прости… Все странная бравада,
Обрывки швов у старых ран.
И только нежность, чашей с ядом
Пьет твой отравленный обман.
Прости… Тебе я все позволю…
Но слишком верно далеки
По нитям незабытой боли
Твои неровные шаги.
апрель 85
♦♦♦
Тигрица. Девочка. Богиня.
Ребенок милый и пустой.
В поууставшей паутине
Ты хочешь вновь озвучить строй?
Что ж, пробуй. Струнам руки грубы.
Пусть нити рвутся. Пальцы — бьют.
Пусть вновь твои сухие губы
Росу с чужих туманов пьют.
Пусть снова умирает скрипка
Всегда — последнею струной
Платя — насмешка иль улыбка
За шалость девочки весной.
Пускай ребенок понарошку
Смеясь, сыграет в палача.
Пусть необузданная кошка
Запустит когти — невзначай.
Пускай пожар сжигает нервы.
Пусть первый день — последний вновь…
Пусть потрясающая стерва
Моя небесная любовь!
Пусть все… Так даже: веселее.
И ко всему — забавы чуть:
Смешно, богиня —
— я сильнее,
Мой каждый шаг —
— твой главный путь.
Моих дорог случайных сети
Тебе — последняя стезя.
Иди. Ты можешь все на свете.
Ты знаешь — убежать нельзя.
Уйдешь — придется воротиться.
Что без меня твой лучший рай?
Придешь…
Убью.
Спасись, тигрица —
— Приди.
Убей.
И уползай.
апрель 85
…В полууставшей паутине
Вновь хочешь провести рукой?
…Пускай твои сухие губы
Лед на чужих вершинах пьют.
…Вопьются в странный мой уют.
…Струнам руки грубы.
Пусть нити рвутся — так звончей
Любить нелюбящие губы
Смеются пусть в золу ночей…
…Пусть все… В лавине — веселее…
85—86
♦♦♦
…Секунд ласкающие искры
Я б их дарил.
Неосторожно, щедро, быстро.
Как если б жил….
С улыбки первой — до заката
Шаг первый — как последний шаг.
Ни разворота, ни возврата,
Ползучий тусклый полумрак…
…Секунд ласкающий искры…
Я их дарил. Пока умел.
Неосторожно, щедро, быстро…
Сгорели искры. Я сгорел.
Прости. Твоих дорого теченье
Мне сил не стало повернуть.
Лишь пепел каждого мгновенья
В холодных легких плавит грудь.
Прости. Вновь воздух стал золою
И за рассветами — закат.
Прости. За душной пеленою
Вновь каждый жест и каждый взгляд.
И в даль крещенные над ночью
Лучи упали в темноту.
Взлет губ сухих не может больше
У вечности глотнуть мечту.
И в опьянении минуты
Забыть отраву мертвых драм,
Взять звезд летящие салюты
И отворить твоим глазам…
…Прости. Все это только было.
И нож у времени — остер
— Все лезвия перетупило
В ненужно-добрый разговор.
И в путь от смерти до зачатья
Мы будем порознь рваться вспять,
В зовущей судороге счастья
Новорождаясь — снова звать…
— Прощай.
Лети своей кометой.
А я своей. Орбиты — врозь.
В полуусталой жажде света,
В кружащей гонке — за любовь.
апрель 85
…Ни поворота, ни возврата,
Полубесплодный полумрак…
…Секунд ласкающие искры.
Я их дарил. Пока имел…
…И в даль крещенные под ночью
Лучи устали в темноту…
И в опьянении минуты
Забыть безвременья тюрьму,
Взять звезд летящие салюты
В подарок взгляду твоему.
И в опьянении минуты
Забыть отраву пустоты,
Взять звезд летящие салюты
И отворить глазам цветы.
…И в опьянении минуты
Забыть отравленный бальзам,
Взять звезд целующих салюты
И подарить твоим глазам.
…Прости. Лучи скрестились ярко,
Разбрызгав пляской темноту.
Но я не уберег подарка
У вечности глотнуть мечту…
апрель 85
♦♦♦
Тебе (слабость. придуманность)
С улыбки первой — до заката
Шаг первый — как последний шаг.
Игра на выигрыш до пата.
Полубезумный полумрак.
Ты скажешь: «Слишком обреченно»
Ломая хрупких губ коралл.
Но в тьму глубин твоих бездонных
Устал сгорать я — я устал.
секунд ласкающие искры.
Я их дарил… пока имел.
Неосторожно, щедро, быстро,
До дня сгорая — я сгорел…
апрель 85
…Полубезумный полумрак.
От умиранья до зачатья
В любой конец билет готов.
И в тайной судороге счастья
Кричать, новорождаясь вновь.
Апрель 85
♦♦♦
Равномерно течет время, а мы лишь слегка возмущаем его. И просыпаясь каждым утром очередного, безнадежно дождливого дня, мы вечно силимся ускорить время, чтобы исчезла, наконец, эта персональная ползучая пелена, повисшая над нами.
Но тщетно. Каждый день — наш день, и каждый дождь — наш дождь. И все мы, всегда одинаково, вынуждены танцевать один и тот же замедленный танец; и каждый сам сочиняет мелодию, и у всех — одна.
Только и это — ложь. Твое тело — не мое тело, и твоя музыка — не моя музыка, и ты как я, но я — не ты. Не ты. И сплетенные общими движениями (у каждого — свои) и общими каплями, стекающими по лицу (у каждого — свои), мы лишь потому и можем двигаться вместе, что никого не видим, кроме себя, и никого не слышим, кроме себя; и медленно выгорая в одиноком танце, не корчимся от чудовищного диссонанса движений и мелодий. Мы всегда только мы и в этом, быть может, наше спасение.
А может — наше отчаянье.
…Но полно, полно!..
Придет день и придет тепло… И проснувшись однажды утром, мы вдруг зажмуримся от неожиданного солнца в окне. Уже почти потерянного, почти забытого… И случайно улыбнувшись новой надежде и новой музыке, мы начнем новый танец (опять с самого начала — но это уже не будет страшно) и, двигаясь, на миг задохнемся, счастливые, покорные, сильные в свежих холодных и греющих объятьях полной жизни.
…И город проснется; и будет прозрачный и чистый. И улицы проснутся, и будут широкие и ясные, как глаза, смотрящие на них. Мостовые станут гладкие, сухие и светлые… И только местами, там где шершавей и ниже, исчезающей памятью прошлого будет мокро чернеть асфальт.
…И так — до следующего дождя…
Город.
Город.
Слишком
много неба.
Верба…
Ветром всклокочена.
Шорох
белый.
Над крышами
Отточенные мосты.
Вера…
Порох
поющей ночи.
Сколько
услышано?..
Кончено!..
Только
Ночи пусты.
Много?
Вздор.
Мало
очень.
У ног
устало
вода
играет.
Током
иногда
трамвая
звонок
Сбоку
по рельсам
убегает
Продребезжало —
— и наутек.
Весь.
Весь в никуда.
Холодно?
Холодно в мае?
Да.
В мае.
Замерзли рельсы.
Бегут.
Откуда?
Куда?
Не знаю.
И даже не знаю,
здесь ли
Разорван жгут
жил
железе дорог
Старая песня:
словно не жил.
Путь одинок.
Путь.
Иду.
Почти в никуда
Серой
шпалерою зданий.
Сетью на грудь
в небесах —
— провода
И птица.
И крылья каменные.
Поймана.
Падает.
И даже не пасть никогда!
Снова спокойно.
Тихо.
Музыкой гаснут звезды.
Зарею по краю —
дрожащее утро.
Мелодиям тускло,
тесно.
Под простынью крыши
— распространная
снежность уюта.
Раздетые грёзы.
Раздеваю.
— И это известно!
Все вроде известно.
Известно и просто.
Пусто.
И только —
— Слышишь?
Опять минута
И утра радость
горит улыбкой
Чуть сонной, сонной…
А ветер звонкий.
Окно открыто.
И зыбко-рьяной
игрой ребенка
Смешная шалость,
тепло,
влюбленно:
— Ведь солнце встало!
Ведь солнце, солнце!..
11 май 85
…Ворох белый…
…Воздух белый…
Нега.
Порох.
Поющие ночи.
Продребезжало —
— и наутек.
Навсегда.
Больно ли?
Больно ли в мае?
Да.
В мае…
Звенящие рельсы бегут.
Звонок.
Звоном
разбились.
Всюду
Много дорог.
Откуда?
Не знаю…
Буду ль?
Быть может.
Буду.
Боль — ерунда.
Боль — только трудный урок…
Трудно ли?
Трудно.
Да.
И ни черта
не осталось.
Знаешь, в мае,
а ни черта.
Пусто ли?
Пусто ли в мае?
Да.
В мае.
Лишь снова трамвая звонок.
Тише!..
Умчалось.
Опять пустота.
Грустно.
Музыкой гаснут звезды…
…Под простынью крыши
— распространная нежность уюта…
…Мелодиям тускло
тесно…
…Под простынью крыши
— раскрашенная нежность уюта
Пусто.
История известна:
жалость
к месту
шалашного рая
Тусклая малость.
Знаю…
А все-таки знаешь?
Слышишь?
Опять минута…
85
♦♦♦
Без сети слов, в похмельи снов предсветных
Глядеть без сна в пустую полынью,
Вжимая пальцев сломанные ветви
В глазницу дна, в родную жуть свою.
Слабость
Я хочу стать символом уродства
Одиноко жить в своем колодце.
Д.Минарский
С улыбки первой до заката
Шаг первый …
Путь одинокий. Одинокий.
За каждым взглядом — дальний взгляд.
Дороги. Каждому — дороги,
И всем — и порознь, и назад.
Вперед. К тебе. Ты ближе, ближе….
Но стой. Мираж. Опять не то!
Да, кровь твоя — такая ж жижа,
Да, в ней огонь — моей-то что?
Нас вместе нет. И все — далече,
За персональной пеленой
В симфонии Единой Встречи
Стон каждого — одной струной,
И в смерти каждой — до зачатья
Всем порознь, порознь рваться вспять,
В зовущей судороге счастья
Новорождаясь — снова звать.
Да в злом похмельи слов прощальных
Хрипеть в пустую полынью,
Вжав в рук чужих — чужую тайну,
Весь холод дна — тоску свою.
Осень 85
♦♦♦
Вновь уходят слова, вновь приходят шаги,
Голова на колени ложится устало
И губами — на тлеющий мрамор ноги.
Не мне мало колен. Мне и всей тебя мало.
Я вбираю тебя: каждый жест, каждый отсвет,
Каждой нитки дрожанье на платье просторном,
Каждый локтя изгиб… То счастливо покорный,
То дразняще игрив, то презрительно жесток.
Мне б упиться тобой, до конца, до усладу.
Мне б согреться тобой, до утра, до рассвета.
Мне б родиться с тобой каждой осенью лета,
Мне б дожить до тебя каждой зимней весной.
Научиться б поить. И лозой винограда
Все баюкать тебя в говорливом вине,
Мягко под ноги лечь тихим шелестом сада
И листом отдохнуть на раскрытом окне.
август 85 — 25 мая 86
♦♦♦
Горю — смотри. Дарю — бери.
Грудь настежь. Грейся. Жар внутри.
Кровь рвется. Пей. Задаром кровь,
Крепленой браги бьется дробь,
Купайся в бодрости вина,
Пока есть утро — ночь вечна,
Хриплю — не слушай. Пей до дна.
…Хриплю, хриплю. Тебя не жду.
К тебе углем палю вражду.
Люблю, люблю, золой без снов,
Целую, пеплом, босость ног,
Боль от ступней твоих гоню,
От дней моих Тебя храню,
Приди, уйди — всегда приму,
Весь холод зим твоих возьму
И лето, как сумею, дам.
Люблю, мой яд или бальзам,
На голод ран — дразнящий сок.
Люблю, мой радостный росток,
Продравшийся сквозь ребер треск,
Мой первый вдох. Последний всплеск.
Блеск глаз — в глаза.
В глазах — века
И гладью солнца — с высока
Лист по лицу — Твоя рука.
Уйдущая наверняка.
Наверняка…
Не возвратить.
Наверняка.
Не потерять.
И не забыть,
и не убить
И не устать…
И не сбежать.
Куда бежать?
За – чем
бежать?
лето 85 — 25 мая 86
… Пока не утро — ночь вечна…
… Мой первый свет. Последний всплеск…
Аритмия
Сказкою рук, устало,
Словно в последний раз,
Плавно лицо ласкала,
Танцами пальцев снимала
Пляску дневных гримас.
Потом — исчезла. Лишь зеркало стыло
Оскала насмешливою тоской.
Да в венах
бился прибой в затылок
Да сердце — стучалось
— слегка —
— головой
О ребер гулко живую могилу.
И гулко , и пусто … нельзя возвращаться.
И миги разбитые — не возвратишь.
Вдоль жизни — маленькие паяцы
Поочередно — спешат убиваться:
Срывают нитки — и прыгают с крыш…
Прыжок…— И кончен. Прыжок. — И нету.
Момент оборван. Прощай, другой.
В прощаньях с ночью будильник в нервы
Сорвется звоном за упокой
Секунд, что тонут без смысла в Лету…
Все похороны… Все обелиски
Часам, спаленным в отсветах чувств.
Хоть дернись сдуру — сделай выстрел.
Висок у дула — все без риску:
Иль пули нет. Иль череп пуст.
Иль — пистолетов нет в продаже.
И сутки скукою спасут.
И исчезает вечер каждый
Испитой кровью всех минут.
И будет ночь. Смешно,
Иль страшно.
Лишь сказкой рук придет лениво,
Неторопливо — в последний раз.
Лаская, плавно лицо обнимут,
Станцуют пальцы тактильный вальс.
И в танца тайном созданьи
снимут
Пляску дневных гримас.
осень 85 — 25 мая 86
♦♦♦
Живешь, сжигая сегодняшний вечер и ожидая вечной загадки завтрашнего утра. И не думаешь о том , что произойдет завтра уже потому, что произошло вчера, а значит — произойдет непременно. И веруешь в непредсказуемую тайну ЗАВТРА, как в единственный способ прожить СЕГОДНЯ, не замечать нитей, случайно сплетаемых между тем, что было, и тем, что будет, и не корчиться, запутавшись от вечной предсказанности, повторяемости и неизбежности.
осень 85
…и не корчиться, запутавшись от столь ненужных — предсказанности, повторяемости, неизбежности…
♦♦♦
Торгуемся в одной игре,
Меняем жизнь на смерть.
Партнеров хрип, прогнозов бред,
Раздачи круговерть.
Вдруг —
кто-то
— старый
— в конуре
Из ребер:
— Пас…
И прячем страх,
и корчась, смех
Рвет грим гримас.
январь 86
… Партнеров крик…
… Вдруг кто-то, хрипло, в конуре
Из ребер
— пас …
И прячем страх в пустом нутре,
Под грим гримас.
Вдруг — кто-то
— тихо …
♦♦♦
Кладбище. Наглые птицы.
Вежливых птиц вереницы .
Плачущих единицы.
Помнящих — лучше бы нет.
Лучше — песок перерытый,
Мусор, обломок гранитах,
Да ненароком забытый
Полурублевый букет,
Водка в немытом стакане,
Рвотой заплеванный камень,
Надпись:
—Для спящего — память.
Для остальных — туалет.
январь 86
♦♦♦
Допрыгались кузнечики
И стали человеками,
Знакомыми и твердыми,
Привычными, как труп.
И только сдуру нежные
Чуть дрыгаются плечики,
Да голосок доверчивый
Через хитинный хруп.
…Приличными как труп.
…И только сдуру нервные…
♦♦♦
Танцы слов, гнилые нити
Пляс над топью вне событий,
Звук не тот и шаг не тот,
В жажду чуждую болот
Тянут спутанные гати.
Да вплывая, сам Создатель
Детской ручкой — чек к оплате
Предъявляет …
Вот урод.
март 86
Прохожему
Звездной зыбкостью зовущий
Грязи луж пьянящий сок.
Голова — в холодной гуще,
Зябко льнущей под висок.
Мне — тепло, легко, безбрежно.
С губ — по жиже — пузыри.
Я — божественная нежность,
Подойди же. Подбери.
Оббери. И брось, как падаль,
Сладко-ласковую слизь.
Хочешь счастья? — Много надо ль
Раздави … — и улыбнись.
И пройдя, напившись силой,
Чистым будь, дождем дорог
Смыв следы плохого мыла:
Мозга. Смазки для сапог.
март 86
…Мягко льнущей …
… И брось, как падаль
Странно-ласковую слизь.
…И пройдя, напившись силой,
Чистым будь, дождем дорог
Смыв следы плохого мыла
Мозга. Смазки для сапог.
март 86
Оббери. Возьми, что хочешь,
Звездный хрип, тоску и гарь,
Бей! — И гордым будь, что корчит
Под ногой живую тварь.
Весна 85
♦♦♦
…Береза, большая, толстая. Собака, лающая, с веревкой на шее. Веревка привязана.
…Двое взрослых. Один — дедушка. Другой пьяный, ручается:
— Сука брехливая! О-о-т, дура… Уведите ребенка, дед!
… У него ружье. Двустволка, сложена пополам. Заряжается… Лай черной лохматой собаки… Она еще ничего не знает…
А взрослые — знают. Знают. Стволы движутся к собачьей голове… БЕГИ!..
— Уберите ребенка! — хриплый кашель… Лай собаки, кашель, ругань на нее…
—Пойдем, — широкая черная ладонь закрывает глаза. — Пойдем, — ласковый жесткий голос, — нечего тебе глазеть…
…Громкий, злой, глупый лай…Не видно…Твердая ладонь, теплая… Ругань…
Сейчас они. Сейчас выстрелят. Сейчас…
...
Он стоял и смотрел. Он был хороший, только злой. Он нашел в лесу ягоду, черную, сладко-горькую и непонятную, и дал мне. Я съел. И тогда Он сказал, что ягода — черный глаз — ядовитая, и все, кто ее съедят — должны умереть. Я обратно шел всю дорогу и думал, что умру, и у меня текли слезы. А Генка держался за руку, тоже плакал и просил: «не плачь». А Он смотрел. Он не злой, ему просто интересно было. А потом, когда мы пришли, и люди, ходившие мимо, стали замечать, что мы плачем, Он сказал, что ягода не страшная и я останусь жив. Мы обрадовались, но он сказал, что я трус. Генка закричал, что я не трус, и тогда Он потребовал, чтобы я залез на березу. Высокую и без веток. Я не хотел, я знал, что не нужно. Но Генка плакал… А потом Генка внизу испугался, что один остался, и полез за мной. Я ему закричал. что не надо, но он лез. И тут залаяла собака и Генка упал. И тогда я упал тоже.
А ее потом пристрелили.
март — апрель 86
♦♦♦
…Как странно. Как тепло. Как тихо.
Как воздух волнами.
Все до тебя, горячий вихрь,
Я не запомнила.
Всех до тебя длину минут
Позабывала я.
Глаза твои меня зовут,
Глаза усталые.
Я напою их глубиной,
Веселым отдыхом.
Я все отдам. Я стану той,
Которой отдан ты.
апрель 86
Не-любовь
Снежная моя, скажи, тебе холодно
В этом подло-усталом блуждании слов.
Что ж, Давай помолчим.
А потом я скажу тебе, сколько угодно,
Это старое доброе слово: — Любовь.
Я люблю тебя. Странно. Какая пустая фраза.
Я люблю тебя. Странно. Но если тепло, то ты верь.
Ты ,быть может права. Если сможешь — прими меня сразу.
А сможешь, так выстави сразу за дверь.
А теперь подойди ко мне — милая-милая
— Дай свои губы.
Сухость серая кожи на влажной округлости рта.
Дай мне верную силу
и волю быть нежным и грубым
Чтоб из каждого мига
сгорала собой красота.
Я — твой ясный огонь.
Ты — права теперь только со мною.
Только ночь впереди
к удивленной улыбке утра…
И едва
— чуть заметное
покачивание головою:
—Мы совсем заигрались.
Хороший мой
— мне пора.
Вот и все. Руки пали. В молчании корчатся десны.
Лишь с насмешливой болью
кивнуть головой
— и уйти.
Да последним усильем
в глазах издевательски-слезных
Как ненужный призыв
— отдаленно-пустое:
— Прости.
апрель 86
Руки пали. В молчании корчатся десны.
Треск невидимых нитей. Разрыв. Раздвоенье пути.
Лишь последним усильем…
♦♦♦
Идущим
…И от лавин непройденных дорог…
Дорога снова рвется на вершину
И каждый шаг
на каждый шаг трудней
И тело — неумелая машина
Шагов и дней. Шагов и дней.
Все беспредельней путей игра
— Много ли, мало камней — выбирай.
Дорога одна.
И одна беда
К вершине ль?
Ты снова идешь не туда.
Но
надо идти.
Надо идти.
Усталость — память о долгом пути .
Встанешь.
Пойдешь.
И видит бог
—Короток твой контрольный срок.
В клочьях тумана
— случайный просвет.
К вершине.
— Больше времени нет.
Времени нет.
Все впереди.
Все впереди.
Иди.
27 февраля 86
Высокошагающим
Посвящается Л.Б. и Е.В.
Дорога смело рвется на вершину,
Хоть каждый шаг
на каждый шаг скучней.
И тело отупелая машина
Скачков и дней. Качков и дней.
Все беспредельней стремлений игра.
— Пустое веселье
— не мне выбирать.
Много петлистых
тихих, ровных
не видно дорог.
Камни повисли.
Тикнулась, помни
Жизнь как контрольный срок.
… Вершина. Видно.
Радостный гомон.
Вершина.
— О, верх пути!
— Идет все мимо.
Нас слишком много.
Мимо!
Я не хочу идти.
Идите.
Сами.
Идите прямо.
— Вершина.
Зачем мне туда?
Куда хотите.
Как дети за мамой.
К маме!.. Знаю.
Да, я… дак.
Только пусть ласково.
Давайте без мата.
Дурак, бессильный как бог.
Мрак, коптильня, живое мясо,
Огарок — контрольный срок,
Вершина…
Сдохнуть.
Великий символ.
Вершина —
обломок пути.
Чертовы дети.
Идите мимо.
Ругайтесь
так легче идти.
Камни. Снежок.
Не тронь нашу мать — красиво.
Спелые лица восторга и зла.
За какою ж…
недозрелая слива,
Синь возле глазок, ты сюда шла?
Синь возле глаз. Я хочу тебя,
умница-дура.
Хочется жрать —
— чтобы много слив и тепла.
Только вот снова
— упала температура,
Я холодный и злой
— слава богу
— ты тоже зла.
И так — все время.
Очко играет.
Плетемся за жизнью.
— Дорога — гряди.
Мы мимо прошедши.
Мы самые с краю,
Мы всюду шагнем.
У нас все впереди.
Торопимся.
В громе всего святого
Под крышкой гроба
играем в живого.
Лишь ветер взвоет.
Да курам ради
Мы боги для тех,
кто снизу и сзади.
А кто впереди
— туда не гляди.
Лишь веруй в железо квадратной груди
Да танкером при,
да громко ори
На тех, кто так не умеет.
Мы самые клевые в мире хмыри.
А бог дураков — жалеет.
март 86
♦♦♦
Мы родились в туманные годы.
Заплутали в дороге вперед.
Потеряли нам данные броды
И река нас лениво несет
Под застывшие старые своды.
Под ногами утрачена почва.
Все плывем — и не знаем куда.
Если встанем — недолго, непрочно
И мечтаем об утре — чтоб ночью
Нам с Востока вновь вышла звезда.
апрель 86
♦♦♦
Закатов свечи плавились привычно.
Дни таяли.
Устало, мимо и безлично
Шли тайны.
Их не ловили и не ждали.
И не умели
Качать заснеженные дали
Как колыбели.
И только медленно и мерно
Метели выли.
Все было мертвенно и скверно.
И мы не жили.
И, не играя, смысл игры
Уже теряли.
Лишь — не желая — до поры
Не умирали…
. . .
…Потом мы родились на свет.
Глаза со страхом
Увидели чужой ответ
Своим утратам…
…И тут — мы родились на свет.
…И тетива в круженьи том
звенела тонко
И рвался в воздухе пустом
Злой крик ребенка.
И не умея утешать,
Кричала дико
Во тьме …израненная мать
С забытым ликом.
апрель 86
|